09.11.2017
Просмотров: 2289, комментариев: 0

Война – это самое страшное горе!

Война – это самое страшное горе!

Вот уже 35 лет мои статьи публикуются в районе: сначала в газете «Джидинская правда», а потом – в популярном еженедельнике «ТVдубль». Начинал писать я с сообщений о происшествиях, работая в правоохранительных органах, потом попробовал себя в другом жанре – фельетонах. Со временем у меня появилось желание рассказывать о людях нашего района, добрых и отзывчивых, готовых протянуть руку помощи в любое время. Не могу представить, о ком будет моя следующая статья, быть может, мне вновь выпадет удача – встретиться с удивительным человеком.

Особенно меня волнует тема военного и послевоенного лихолетья. Как выжили наши предки в то суровое время, сколько испытаний вынесли на своих плечах! Вспомните своих близких, дедушек и бабушек, знакомых, односельчан. Если есть фотоальбом – посмотрите старые фотографии военного и послевоенного времени: на лицах их, в том числе детей, запечатлена озабоченность; эти люди готовы были на любые подвиги, лишь бы не было войны. Они мечтали о том, чтобы не было голода, разрухи, унижения, когда людей судили за килограмм мерзлой картошки, которую они выкопали на колхозном поле, или когда собирали колоски на полях, рыли норы сусликов и выгребали оттуда запасы зерна, чтобы прокормить своих детей. Все это было. Почти каждую семью не обошла эта проклятая адская машина, принося горе и слезы людям. Сейчас, когда мы читаем «Книгу Памяти», видим, как часто мелькают эти строки: «Погиб смертью храбрых, защищая Родину, похоронен в такой-то области или республике…». А бывает еще хуже: «Пропал без вести». А тех, кто вернулся с войны, долго ломала судьба, ведь уходили на фронт они совсем юными, а вернулись израненными, контуженными, не по годам старше... И до конца жизни им снился тот ад, который они прошли.

Горькая судьба Пелагеи

Сегодня мне хочется рассказать об одной печальной истории, произошедшей в небольшой деревеньке, исчезнувшей, как и многие малые села, с лица земли. То место давно заросло бурьяном: крапивой да полынью. Осталось только старинное кладбище, некоторые могилки ухожены, а многих уже и не найдешь. Кто-то приезжает поклониться родителям, родным и близким. А кого-то уже нет, и приезжать некому.

Было тут всего около 20 домов, построенных вдоль речки, жили люди, трудились в колхозе. Для благополучной жизни труженика здесь было все: кузница, конный двор, пахотные земли, луга, где косили сено для скота, небольшая школа, контора колхоза, небольшой клуб. Каждая семья жила своим трудом, и все они мало чем отличались друг от друга. Только вот судьбы их складывались по-разному. 

В этой деревне недалеко друг от друга жили две бывшие подруги Василиса и Пелагея. Муж Василисы был кавалеристом, воевавшим в Красной Армии, подрастал у них сын Василек, так они с мужем называли его. Муж часто болел, а однажды, сильно простудившись, не смог справиться с недугом и умер. Василиса осталась одна с сыном Васильком.

Пелагея жила с мужем, было у них четверо сыновей: Петр, Иван, Николай, Александр. Подруги работали на разных участках колхозного производства, да и дома у каждой было свое хозяйство. Все шло своим чередом, да так бы и продолжалась размеренная жизнь. Но неожиданно пришла беда в дом Пелагеи: среди ночи громкий стук в окно разбудил семью. Мужа ее, Игната, забрали, признав врагом народа, и увезли, а после суда отправили на каторжные работы. Так и не дождалась Пелагея весточки от мужа, умер он где-то на чужой стороне. Кое-как отошла Пелагея от потрясения, ее дети старались всячески поддержать мать, помогали ей во всем, и работали с азартом. Чтобы порадовать мать, посадили они в ограде пять березок, ухаживали за деревцами: «Они всегда будут с тобой, где бы мы ни были», – говорили дети.

Но недолго радовалась Пелагея подрастающим сыновьям. Началась война, фашистская Германия напала на Советский Союз, и молодых ребят стали призывать в армию. Сначала забрали старшего Петра, потом – Ивана, затем подошла очередь Николая, а после и младшего ее – Сашеньки. С фронта приходили письма, она ждала их каждый день с нетерпением, глядя с тревогой на почтальонку, молоденькую девчонку Настеньку. Забрали и у подруги Василисы ее сыночка на фронт. Опустела деревня без мужиков. А женщин от тоски и печали спасало только одно – каждодневный изнурительный труд.

Так в работе пролетали дни, недели. Как-то Пелагея получила письмо с фронта, оно было какое-то чужое, написанное не треугольником, как писал ее старшенький Петя, оно было казенное, холодное. Пелагея вскрыла его, там было написано, что ее сын Петр Игнатович погиб смертью храбрых, защищая Советскую Родину. Она шла домой и не чувствовала дороги. Как дошла, не помнит, держала в руках все тот же листок, который извещал о смерти ее первенца, Петра. Второе такое же письмо пришло с Украины, она не вскрывала его, зная, что было написано в нем. Пелагея молилась каждый день, прося Бога защитить ее двух оставшихся сыновей, сохранить им жизнь. Николай и Александр в своих коротких письмах писали матери о том, что скоро добьют фашистов, вернутся в свой родной дом и заживут весело. Пелагея сообщила им, что двух братьев они не увидят уже: Петр и Иван отдали свои жизни, защищая свою Родину. Она твердо верила в то, что молитвами и обращением к Богу она сможет защитить своих родных кровиночек от смерти. Но судьба ее оказалась жестокой и безжалостной: третья похоронка пришла из Чехословакии – там погиб ее сын Николай. «Может, ошиблись там, может, это не мой сын, а мой-то Коля вернется скоро домой», – уверяла себя Пелагея и ждала сыновей, выходила на улицу и долго глядела на дорогу, которая вела в их село. Она представляла себе, как обнимет их, своих ненаглядных возмужавших сыновей, как вместе они сядут за стол.

Так в томительном ожидании тянулись дни. Вот уже вернулся с фронта сын подруги Василисы – Василий, весь израненный, контуженный, но живой. Он был не годен к военной службе, но главное – живой! Василий кое-что делал по дому, занимался ремонтом, а позже устроился на работу в колхоз, женился на вдове из своей деревни. Пелагея представляла себе, как и ее сыновья обретут свои семьи, подарят ей внуков…

И тут пришло извещение из Германии. Молча взяла его Пелагея у почтальонки Настеньки, пришла домой и прочитала. Она не могла поверить, что нет ее четвертого сына, ее любимого Сашеньки, который рос молчаливым, рабочим пареньком, он отличался от своих братьев спокойным уравновешенным характером. И вот его нет. Она не выходила из дома несколько дней. Потом Пелагея появилась на улице: она шла в черной одежде, подвязавшись черным платком, опустив голову. С той поры, как горе пришло в ее дом, Пелагея как будто ушла в себя, ни с кем не общалась, ни к кому не ходила. Только одна женщина ходила к ней – «знахарка», которая и роды принимала у молодых женщин, и лечила от порчи и сглазу молитвами и травами. Было у Пелагеи небольшое хозяйство: полтора десятка куриц с петухом да несколько коз с маленькими козлятами, умная собачка дворняга, которого она называла Верным, да рыжий кот. Как-то так получилось, что и односельчане перестали заходить к ней. 

Прошло некоторое время, многие уже стали забывать о прошлом, жили своей жизнью, своими заботами. И как-то вечером, солнце уже скрылось за горизонтом, люди, которые жили по соседству, услышали душераздирающий крик Пелагеи: «Господи! Что ты наделал?! Забрал у меня мужа, моих родных сыночков! Что я тебе плохого сделала? Я же молилась каждый день, прося у тебя жалости ко мне, моим сыновьям. За что ты так наказал меня, не пощадил, ты даже не оставил мне сыночка, чтобы я могла нянчить своих внучат. Забери меня к себе, мне такая жизнь ни к чему!» Она рыдала по-бабьи громко, навзрыд. На миг в деревне стало тихо, собаки не лаяли, только пес Пелагеи Верный завыл тоскливо и жалобно. Те, кто был на улице, сначала вздрогнули, а потом пожалели Пелагею, за ее судьбу, которая так безжалостно обошлась с ней.

Утром Василиса проснулась от собачьего воя. Быстро накинув на себя одежду, вышла на улицу. Уже светлело, но солнце еще не вышло из-за гор. Пес Верный выл протяжно и тоскливо. Василиса взглянула на ограду Пелагеи. На каждой из пяти берез, которые посадили дети, висели портреты: мужа Игната, сыновей Петра, Ивана, Николая, Александра. Василиса поняла, что случилось что-то, и побежала к председателю колхоза. Возле дома собрались односельчане; зайдя в ограду, они увидели развешанные на березах портреты, с которых словно с укором на них смотрели лица Игната и его сыновей. Поднявшись на крылечко, председатель дернул дверь, она была не заперта. Они вошли в дом и увидели Пелагею: она лежала на кровати, как будто спала, и им показалось, что на лице ее – улыбка. Председатель поглядел на нее и сказал: «Ее душа находится рядом с детьми и мужем, в том мире, она почувствовала покой…». А на столе лежали вязаные носочки, сшитые ею платьишки и рубашки – она мечтала о том, как будет нянчить внучат. Но, увы, Бог не дал ей такой возможности. А еще на столе лежали письма детей с фронта, которые она перечитывала много раз, радовалась, что они живы, разговаривала с ними. Также здесь были и четыре казенных письма- извещения о смерти молодых солдат.

Похоронили Пелагею тихо, некоторые помянули ее – кто самогоном, кто четвертинкой. Через несколько дней возле свежего холмика кто-то из односельчан посадил березку. А к сорока дням на могилке появилась тумбочка, а на ней красная звезда. Односельчане решили крест не ставить, считая, что Бог не помог ей, а вот звезда будет правильней, ведь за светлое будущее погибли ее муж Игнат и четверо сыновей.

Он был доблестным воином-освободителем

А эту историю я услышал от нашего земляка из села Хулдат, сейчас он живет в с. Петропавловка. Он рассказал мне о случае с фронтовиком, который жил в с. Нижний Торей. Он не знал ни фамилии, ни имени его, известен был лишь тот факт, что фронтовик тот был награжден орденами и медалями, а односельчане даже не знали об этом. Тогда я решил установить личность интересующего меня человека, и мои старания оправдались. Я опросил несколько десятков людей, и случайно встретился с сыном того фронтовика, с соседями, которые знали его. Всех удивляло то, что он оказался очень скромным и никогда не рассказывал о себе. Все его знали как обычного мужика, который ничем не отличался от других односельчан, работал в строительной бригаде, готовил лес для строительства объектов в совхозе «Торейский» и конезаводе «Торейский». Сейчас там давно уже нет хозяйства, осталось только село, многие жители которого выехали в поисках работы и лучшей жизни. Итак, вернемся к тому «безымянному» фронтовику.

Макар Иннокентьевич Никонов проснулся ночью, во рту пересохло, хотелось пить, правда, голова от накануне принятого спиртного не болела. Да и как было не выпить по поводу праздника, посвященного Дню Победы над фашистской Германией? И он пошел, начистив до блеска сапоги, надел пиджак, на котором сверкали его ордена и медали, накинул сверху на костюм старенький плащ. Один из его годков спросил: «А ты что, Макар, тоже пришел праздновать Победу, что ли?» –  «Конечно! – ответил Макар Иннокентьевич, – как и все люди нашего государства, ведь праздник единый для всех. Тебя призвали в армию и отправили на восток, а меня – на запад, в самое пекло. Три года воевал я, немного не дошел до Берлина, кончилась война, и я еще год отдал Родине».

Макар встал с постели, взял пачку папирос и вышел на улицу, сел на крыльцо и закурил, глубоко затягиваясь. Когда Макар Иннокентьевич снял плащ и сел в кресло, в зале многие удивились, увидев у него на груди ордена и медали. «Смотри-ка, сколько наград-то у него! – перешептывались односельчане,– орден Красной Звезды, боевого Красного Знамени, медали «За отвагу», «За освобождение Варшавы», «За освобождение Праги», «За освобождение Берлина». Один из присутствующих спросил: «Ты где это, Макар, купил?». В ответ Макар улыбнулся и спокойно ответил: «Такие доблести не продаются, их заработать надо, и я заработал, воевал, как и положено воину-освободителю».

На торжественном собрании прозвучал доклад, потом посмотрели концерт, подготовленный силами школьников и взрослых, фронтовикам вручили небольшие подарки. После этого Макар зашел в магазин, купил бутылку водки и пошел домой, потом пришел сосед с бутылкой, как и подобает. Посидели, поговорили, вспоминая свою жизнь. Потом сосед ушел, а Макар налил себе стакан водки, Антонина села рядом и слушала его. А он вдруг запел, голос у него дрожал, в нем была горечь и обида. «Выпьем за тех, кто командовал ротами, кто умирал на снегу, кто в Ленинград пробирался болотами, горло сжимая врагу...». Слезы катились по его щекам, он выпил водки, поставил стакан на стол, отломил кусочек хлеба, посыпал солью и съел. Так было на фронте, когда им давали сто грамм наркомовской, чтобы помянуть своих однополчан, погибших во время боя.

На войне Макар видел много ужасов. Один случай особо врезался в память. «Освобождая Варшаву, мы перебежками бежали от дома к дому, от подъезда к подъезду, а кругом – мрак, все гудело, раздавались автоматные очереди, взрывы. Вот это был настоящий ад. Я бежал вдоль стены многоквартирного дома, стреляя в фашистов, которых видел, они отстреливались с особой яростью. И вдруг я услышал детский плач, он раздавался где-то наверху. Я крикнул однополчанам, чтобы они шли перебежками вперед, а сам забежал в подъезд и кинулся вверх по лестнице.

Из приоткрытой двери доносился крик. Я вбежал в квартиру и увидел страшную картину: в проходе лежала женщина с открытыми глазами, видно, погибла недавно, а в зале солдат из соседней роты на диване срывал платьице с девчонки лет десяти. Она плакала, в ее светлых глазах был ужас, личико ее было грязное. Я крикнул мародеру, чтобы он отпустил девчонку, а он нагло заявил мне: «Уходи, я женской ласки хочу». Я ему говорю: «Да ведь она же ребенок еще». Он крикнул мне: «Уходи, а то убью, как ту бабу, которую я пришил в проходе». И он потянулся за автоматом. В это время я нажал на спусковой крючок , его отбросило, и он так и остался лежать на полу со спущенными штанами. И тут я увидел солдатский вещевой мешок, который был туго набит чем-то. Я развязал его, там лежали кухонные серебряные ножи, вилки, ложки, скатерть со стола, вышитая кружевными узорами, и серебряные подставки под стаканы. «Ах, ты, гнида, мародер паршивый , правильно я положил тебя», – сплюнул я на него и побежал. Оглянувшись на окно, я увидел лицо той девчонки. Но в голове уже крутились другие мысли».

Фронтовик тяжело вздохнул, смахнул слезу. Шестеро детей Макара Иннокентьевича и Антонины Николаевны Никоновых спали крепко. Хорошо, думал Макар, что у них мирная жизнь. Он вышел на улицу, сел на крыльцо, достал папиросу и закурил. Посмотрел на небо, оно было такое же, как там, в Чехословакии, когда освобождали ее. И он вспомнил, как они сидели ночью около костра: кто-то зашивал свою гимнастерку, кто-то разговаривал с другом, рассказывая интересную историю, которая произошла на гражданке, дома. Все знали, что завтра будет бой, и они пойдут в наступление, громя фашистов. Кто-то из них погибнет, кто-то будет ранен, но никто об этом не думал. Кто-то затянул песню, полюбившуюся всем, кто воевал.

«Мы под звездами балканскими вспоминаем иногда

Ярославские, смоленские, забайкальские леса…»

А утром чуть рассветало, советские штурмовики начали бомбить фашистские позиции, потом заработала артиллерия, пошли танки, и автоматчики 172-го стрелкового полка под командованием Маршала Конева пошли в атаку. То, что происходило, не забудешь никогда. Макар Никонов со своими однополчанами ворвались в траншею к фашистам, и началась рукопашная схватка. Макар бежал по траншее и уничтожал фашистов из автомата короткими очередями. Вдруг сбоку на Макара навалился фашист и передавил горло. Макар задыхался, пытаясь вырваться, но тот держал крепко. Изловчившись, Макар достал из ножен трофейный нож и нанес удар фашисту снизу вверх. Тот ослаб и, падая, проговорил: «О, милая Марта, этот русский солдат убил меня, и ты останешься вдовой, а мой сын Ганс – без отца»,– это перевел слышавший его сослуживец Макара, хорошо знавший немецкий язык.

Пять ранений получил Макар Иннокентьевич Никонов. В 1946 году он был демобилизован. 19 внучат Никонова живут в разных областях нашей родины. Таких, как Макар, было много в России, но они не рассказывали о войне, они остались верными себе и выполнили долг перед Родиной.

 На сирийской земле – война

Ну а я приехал домой, убрался во дворе, дождался скотину, которая пришла с пастбища, зашел в дом и включил телевизор. И тут тоже была война – события в Сирии.

Наш военный корреспондент Евгений Поддубный сообщал новости с передовой линии фронта. По сирийской земле, выжженной под ярким солнцем, шел парнишка лет девяти, лицо его было грязное, на ногах резиновые шлепанцы, он нес мертвого братишку, который умер от голода, родителей расстреляли террористы. Сирийский солдат забрал у него ребенка, положил в кузов автомобиля и, расспросив о случившемся, отвел паренька  к передвижной кухне. Тут российский солдат - повар положил в тарелку кашу с тушенкой, дал кусок хлеба. Отойдя в сторону, парнишка сел на землю и начал кушать, понемногу, как делают мужчины Востока. И прямо в кашу капали слезы, которые трудно было сдержать. Я смотрел на него и думал, что из него получится хороший воин, он вырастет и отомстит тем, кто принес горе его семье, его родным и близким.

А Евгений Поддубный подошел к другой пострадавшей – молодой женщине, к которой прижимались  ее четверо детей. Она говорила, что русские спасли ее с детьми. Мужа убили террористы, один из них забрал ее девятилетнюю дочку. Женщина знала, что ее ребенок будет там рабыней, что ее продадут или убьют, может. Дочка плакала и рвалась к матери. Но ничего нельзя было сделать… Эту боль, горе и слезы людей показывают почти ежедневно, смотреть эти кадры тяжело.

Чувства сострадания переполняли мою душу, и под этими впечатлениями я решил изложить на бумаге рассказанные мне случаи из жизни нашего народа. Сколько невыносимо тяжелых испытаний, потерь родных и близких, разрухи и страданий приносит война. И забывать об этом нельзя, ведь это – страницы истории нашей.

Г. Балалаев, внешт. корр.

Комментарии